Неточные совпадения
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже
жил без дела
целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей
поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что
без нее уже
жить не может… О господи!»
Позовет ли его опекун посмотреть, как молотят рожь, или как валяют сукно на фабрике, как белят полотна, — он увертывался и забирался на бельведер смотреть оттуда в лес или шел на реку, в кусты, в чащу, смотрел, как возятся насекомые, остро глядел, куда порхнула птичка, какая она, куда села, как почесала носик; поймает ежа и возится с ним; с мальчишками удит рыбу
целый день или слушает полоумного старика, который
живет в землянке у околицы, как он рассказывает про «Пугача», — жадно слушает подробности жестоких мук, казней и смотрит прямо ему в рот
без зубов и в глубокие впадины потухающих глаз.
Бедная рассказывала иногда с каким-то ужасом и качая головой, как она
прожила тогда
целые полгода, одна-одинешенька, с маленькой дочерью, не зная языка, точно в лесу, а под конец и
без денег.
Это обстоятельство осталось, однако ж,
без объяснения: может быть, он сделал это по привычке встречать проезжих, а может быть, и с
целью щегольнуть дворянством и шпагой. Я узнал только, что он тут не
живет, а остановился на ночлег и завтра едет дальше, к своей должности, на какую-то станцию.
Она точно не могла
жить без него и даже клала его на ночь в свою спальню, где он грыз сапоги, рвал платье и вообще показывал
целый ряд самых артистических штук.
Происходил он от старинного дома, некогда богатого; деды его
жили пышно, по-степному: то есть принимали званых и незваных, кормили их на убой, отпускали по четверти овса чужим кучерам на тройку, держали музыкантов, песельников, гаеров и собак, в торжественные дни поили народ вином и брагой, по зимам ездили в Москву на своих, в тяжелых колымагах, а иногда по
целым месяцам сидели
без гроша и питались домашней живностью.
Как тяжело думать, что вот „может быть“ в эту самую минуту в Москве поет великий певец-артист, в Париже обсуждается доклад замечательного ученого, в Германии талантливые вожаки грандиозных политических партий ведут агитацию в пользу идей, мощно затрагивающих существенные интересы общественной жизни всех народов, в Италии, в этом краю, „где сладостный ветер под небом лазоревым веет, где скромная мирта и лавр горделивый растут“, где-нибудь в Венеции в чудную лунную ночь
целая флотилия гондол собралась вокруг красавцев-певцов и музыкантов, исполняющих так гармонирующие с этой обстановкой серенады, или, наконец, где-нибудь на Кавказе „Терек воет, дик и злобен, меж утесистых громад, буре плач его подобен, слезы брызгами летят“, и все это
живет и движется
без меня, я не могу слиться со всей этой бесконечной жизнью.
— Разве на одну секунду… Я пришел за советом. Я, конечно,
живу без практических
целей, но, уважая самого себя и… деловитость, в которой так манкирует русский человек, говоря вообще… желаю поставить себя, и жену мою, и детей моих в положение… одним словом, князь, я ищу совета.
«Я, однако же, замечаю (писала она в другом письме), что я вас с ним соединяю, и ни разу не спросила еще, любите ли вы его? Он вас полюбил, видя вас только однажды. Он о вас как о „свете“ вспоминал; это его собственные слова, я их от него слышала. Но я и
без слов поняла, что вы для него свет. Я
целый месяц подле него
прожила и тут поняла, что и вы его любите; вы и он для меня одно».
Так караван и отвалил
без хозяина, а Груздев полетел в Мурмос. Сидя в экипаже, он рыдал, как ребенок… Черт с ним и с караваном!..
Целую жизнь
прожили вместе душа в душу, а тут не привел бог и глаза закрыть. И как все это вдруг… Где у него ум-то был?
Тяжело мне быть
без известий о семье и о вас всех, — одно сердце может понять, чего ему это стоит; там я найду людей, с которыми я также душою связан, — буду искать рассеяния в физических занятиях, если в них будет какая-нибудь
цель; кроме этого, буду читать сколько возможно в комнате, где
живут, как говорят, тридцать человек.
— Нет, друг мой, мне с вами нельзя
жить. Я так долго
жил без всякой определенной
цели. Теперь мне легко. Это только так кажется, что я расстроен, а я в самом деле очень, очень спокоен.
Несколько мужчин и несколько женщин (в числе последних и Лиза Бахарева) решились сойтись
жить вместе, распределив между собою обязанности хозяйственные и соединивши усилия на добывание работ и составление общественной кассы, при которой станет возможно достижение высшей
цели братства: ограждение работающего пролетариата от произвола, обид и насилий тучнеющего капитала и разубеждение слепотствующего общества живым примером в возможности правильной организации труда,
без антрепренеров — капиталистов.
— Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы
без горя
живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так в ту же пору; сами, чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала на городничиху,
целую неделю рук не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве не знаешь, что я всему городу начальница!". Ну, и ушла я с тем… а чем завтра робят-то накормлю?
Без думы, не умея различить добра от зла, не понимая уроков прошлого и не имея
цели в будущем, он
жил со дня на день, веселый, праздный и счастливый своею невежественностью.
Без какой-нибудь
цели и стремления к ней не
живет ни один
жив человек.
Почти
без всяких средств, владея сотней разоренных душ, он сложил руки и во всю остальную жизнь,
целые двенадцать лет, никогда не справлялся, чем он
живет, кто содержит его; а между тем требовал жизненных удобств, не ограничивал расходов, держал карету.
Ваш страх напрасен!..
Арбенин в свете
жил, — и слишком он умен,
Чтобы решиться на огласку;
И сделать, наконец,
без цели и нужды,
В пустой комедии — кровавую развязку.
А рассердился он, — и в этом нет беды:
Возьмут Лепажа пистолеты,
Отмерят тридцать два шага
И, право, эти эполеты
Я заслужил не бегством от врага.
Но вот мало-помалу наступило безразличное настроение, в какое впадают преступники после сурового приговора, он думал уже о том, что, слава богу, теперь все уже прошло, и нет этой ужасной неизвестности, уже не нужно по
целым дням ожидать, томиться, думать все об одном; теперь все ясно; нужно оставить всякие надежды на личное счастье,
жить без желаний,
без надежд, не мечтать, не ждать, а чтобы не было этой скуки, с которой уже так надоело нянчиться, можно заняться чужими делами, чужим счастьем, а там незаметно наступит старость, жизнь придет к концу — и больше ничего не нужно.
Правда, что в то время никому и в голову не приходило, что заемные письма именно самые оные краеугольные камни и суть, а только думалось: вот-то глупую рожу Крутобедров состроит, как тетенька, мимо его дома, в Великие Луки переезжать будет! — но все-таки должен же был становой понимать, что какая-нибудь тайна да замыкается в заемных письмах, коль скоро они милую очаровательную даму заставляют по
целым неделям
проживать в Великих Луках на постоялом дворе
без дела,
без кавалеров, среди всякой нечисти?
«Оттого, что рабочий, если его спросят, чем он занимается, ответит: „Работаю“, а если его спросят, где он
живет, он назовет свой угол… Вот отчего…» — думал Иванов и шел вперед
без цели…
С тяжелою головой, с ленивою душой, утомленный, надорванный, надломленный,
без веры,
без любви,
без цели, как тень, слоняюсь я среди людей и не знаю: кто я, зачем
живу, чего хочу?
— Нет, мой друг! Если ты узнаешь скуку, то не расстанешься с нею и в Париже. Когда мы кружимся в вечном чаду,
живем без всякой
цели; когда чувствуем в душе нашей какую-то несносную пустоту…
Незадолго до моего возвращения Григорий Иваныч уехал в Петербург, и меня очень удивило, что он
целый месяц вакации
прожил в Казани
без всякого дела.
У него с рода-родясь не было никаких друзей, а были у него только кое-какие невзыскательные приятели, с которыми он, как, например, со мною, не был ничем особенно связан, так что могли мы с ним, я думаю,
целый свой век
прожить в ладу и в согласии вместе, а могли и завтра,
без особого друг о друге сожаления, расстаться хоть и на вечные времена.
Долго я бродил
без крова и пристанища, преданный зимним мятелям, как южная птица, отставшая от подруг своих, долго
жить — было
целью моей жизни.
Дорн. Там превосходная уличная толпа. Когда вечером выходишь из отеля, то вся улица бывает запружена народом. Движешься потом в толпе
без всякой
цели, туда-сюда, по ломаной линии,
живешь с нею вместе, сливаешься с нею психически и начинаешь верить, что в самом деле возможна одна мировая душа, вроде той, которую когда-то в вашей пьесе играла Нина Заречная. Кстати, где теперь Заречная? Где она и как?
То, что снилося мне, того нет наяву!
Кто мне скажет, зачем, для чего я
живу?
Кто мне смысл разгадает загадки?
Смысла в ней беспокойной душой не ищи,
Но, как камень, сорвавшись с свистящей пращи,
Так лети все вперед,
без оглядки!
Невозможен мне отдых! Несносен покой!
Уж я
цели нигде не ищу никакой,
Жизнь надеждой мою не украшу!
Не упился я ею, как крепким вином,
Но зато я, смеясь, опрокинул вверх дном
Бесполезно шипящую чашу!
Но, несмотря на то, что он говорил — и я знала, что говорил правду, — что
без меня он не
живет, он никогда не проводил
целого дня со мной и старался продолжать заниматься своими делами.
Такого рода жизнь, хотя была и убыточна, но при мне позволительна, теперь же другое дело: вы
живете одни и повторяете то же самое и
без меня; открыли даже в вашем доме, как я слышал, на
целую зиму вечера и в два месяца
прожили пять тысяч рублей.
Любовь, конечно, есть главное дело их жизни: правда, что и мужчинам невесело
жить без нее; но они имеют рассеяния, могут забываться, обманываться и средства принимать за
цель; а красавицы беспрестанно стремятся к одной мете, и рифма: «
жить — любить» есть для них математическая истина.
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его
целые города, как
целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали
жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его
целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а
целыми мирами,
целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах,
без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Из гимназии Никитин шел на частные уроки, и когда наконец в шестом часу возвращался домой, то чувствовал и радость и тревогу, как будто не был дома
целый год. Он вбегал по лестнице, запыхавшись, находил Маню, обнимал ее,
целовал и клялся, что любит ее,
жить без нее не может, уверял, что страшно соскучился, и со страхом спрашивал ее, здорова ли она и отчего у нее такое невеселое лицо. Потом вдвоем обедали. После обеда он ложился в кабинете на диван и курил, а она садилась возле и рассказывала вполголоса.
Я лишь
целовал при них ту землю, на которой они
жили, и
без слов обожал их самих, и они видели это и давали себя обожать, не стыдясь, что я их обожаю, потому что много любили сами.
Даша. Убей ты меня лучше! Не хочу я
жить без твоей ласки! Сам ведь ты меня приучил. Зачем же ты меня прежде любил да нежил, я бы уж не привыкала. Помнишь, мой сердечный, дома-то ты, бывало, на меня не наглядишься, а выйдем мы с тобою в праздник на улицу — и сидим
целый день обнявшись, за белую руку ты меня держишь, в глаза мне смотришь. Народ-то идет — на нас радуется. Скоро-то, скоро все это миновалося! (Плачет.)
Ну, думаю, что будет, то будет, не
проживешь целый век
без бабы.
«Пускай вам не видно моей головы —
Я, благо,
живу без изъяна!
Опять меня
целым увидите вы,
Как выедем мы из тумана...
Помните ли, моим всегдашним убеждением было, что скучно
жить на свете
без дела, что необходимо надо, чтобы у каждого человека было хоть какое-нибудь дело,
цель, задача в его жизни.
Но знание их было глубже и высшее, чем у нашей науки; ибо наука наша ищет объяснить, что такое жизнь, сама стремится сознать ее, чтоб научить других
жить; они же и
без науки знали, как им
жить…» «У них не, было веры, зато было твердое знание, что, когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с
целым вселенной» (Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Л., 1983.
— Ну, целый-то день в гостях сидеть ей не приходится: с детками ведь приехала, — молвила Таифа. — Сам-от Иван Григорьич с приказчиком да с молодцами на ярманке
живет, а она с детками у приказчика на квартире. Хоть приказчикова хозяйка за детками и приглядывает тоже, да сама ведь знаешь, сколь заботлива Грунюшка: надолго ребятишек
без себя не оставит.
И щекотливой этой темы Толстой больше не касается. Николай объясняется с огорченною, ревнующею кошечкою-Сонею,
целует ее. Все так чисто, так светло, трогательно и «благообразно». Но мы знаем теперь: вечером заботливая мать приведет в спальню сына крепостную девушку с испуганными, неподвижными глазами, строго-настрого прикажет ей не противиться ласкам барчука. «Мальчику нельзя
без этого». И где тогда весь тот светлый, радостно-чистый мир, в котором
живет молодежь Ростовых.
Грохольский любил ежеминутно
целовать Лизу.
Без этих слащавых
поцелуев он
жить не мог, а при Иване Петровиче было как-то неловко целоваться… Мучение! Бедняжка почувствовал себя одиноким… Но судьба скоро сжалилась над ним… Иван Петрович вдруг пропал куда-то на
целую неделю. Приехали гости и утащили его с собой. И Мишутку взяли.
Жить, как все
живут, —
без захватывающей
цели впереди,
без всего, что наполняет жизнь, что дает ей смысл и цену.
И вот я теперь нахожусь как раз в таком положении. Но суть в том, что это прошлое уже отравило меня, — я ужасаюсь пустоты, в которую иду, я не могу
жить без смысла и
без цели. А крыльев нет, которые подняли бы над болотом.
И дети
без молока
целый год
жили: один кисель и тюрю ели и стали худые и бледные.
Он смотрел в окно, как по туманному небу тянулся дым из фабричных труб, и думал: везде кругом — заводы, фабрики, мастерские
без числа, в них работают десятки тысяч людей; и все эти люди
живут лишь одною мыслью, одною
целью — побольше заработать себе, и нет им заботы до всех, кто кругом; робкие и алчные, не способные ни на какое смелое дело, они вот так же, как сейчас вокруг него, будут шутить и смеяться, не желая замечать творящихся вокруг обид и несправедливостей.
Он был необычайно словоохотливый рассказчик, и эта черта к старости перешла уже в психическую слабость. Кроме своих московских и военных воспоминаний, он был неистощим на темы о женщинах. Как старый уже холостяк, он пережил
целый ряд любовных увлечений и не мог
жить без какого-нибудь объекта, которому он давал всякие хвалебные определения и клички. И почти всякая оказывалась, на его оценку,"одна в империи".
…Я мог бы всем сказать, что я
Жил честно,
целый век трудился,
Своею волею добился
Того, что смерти не боюсь.
Того, что с жизнью расстаюсь
Без сожаленья,
без тревоги,
Простивши всех, —
И с думой лишь о боге.
— Не
целуйте меня! Я не стою ваших ласк… Вы добрый, хороший, а мы дурные и гадкие, — все еще плача, шептал Юрик. — Но теперь я исправлюсь и братьям велю быть иными… то есть Сереже… Бобка и
без того лучше нас всех… И Мае скажу… Ах, зачем, зачем я не стал хорошим раньше — тогда бы бедный попка остался
жив!